Самоцветы - Страница 18

— Без красной бумаги бери: уговор дороже денег. Ежели ещё уйдёшь, так тогда за три красных бумаги отдашь.

— Обидную цену даёшь, Павел Миколаич… Уж лучше тово…

— Твоё дело: тебе лучше знать.

Опять начинается хождение к Кочневу, от Кочнева к Лагутяеву, от Лагутяева к Короткову, от Короткова к Калугину, от Калугина по мастерам и в заключение опять к Лагутяеву. Конечно, это только схема, которая выполняется с теми или другими вариациями, и на место Лагутяева или Кочнева можете поставить всякого другого торговца, — дело не в личности, а в установившихся порядках. Много значит время, когда принесут продавать камни, самый ходовой сезон это — летом, когда открывается навигация, но лиха беда в том, что мужик добывает камни зимой и ждать до лета не может. Как рассказывают, один аметист, проданный торговцем за несколько сот рублей, был куплен всего за 8 рублей. Понятно, что приходится мужику поневоле заламывать дикую цену, и если он не обманет ею торговца, то может обмануть какого-нибудь заезжего человека или любителя, который доверится мужичьему виду продавца. Обыкновенно «мужиком» приходит какой-нибудь мещанин-перекупщик и подманивает покупателя традиционными тряпицами, в которые завёрнуты камни, голенищем, куда он прячет их, и вообще напущенною на себя мужичьею дуростью. Купить вещь из первых рук, да ещё за бесценок, — на это всегда найдутся охотники, хотя потом и не знают, куда деваться с совсем ненужною вещью.

Не меньше мурзинских «испотачились» самовольные изумрудщики. Копи изумрудов принадлежат казне и не разрабатываются, но по старым отвалам «ищутся» разные хищники и время от времени добывают кое-что. Проезжая по Тюменской железной дороге, на станции Баженовой вы встретите несколько таких мужиков, открыто продающих свой товар. Нынешние изумруды — сплошная дрянь, поэтому, вероятно не вмешивается в дело и местная администрация, да и трудно в таком глухом медвежьем углу, как изумрудные копи, защищать неприкосновенность казённого добра.

Для лиц, незнакомых с типом этого продавца-мужика, опишу один такой экземпляр. Время от времени ко мне заявляется именно такой мужик из деревни Полдневой, это за Полевским заводом. Там открыта копь хризолитов или «креозолитов», как называют их мужики. Эта копь, вероятно, не лучше тех «язвин», какие я осматривал в Мурзинке, но дело не в названии. Хризолит, сравнительно, камень на Урале новый и одно время шёл очень бойко, благодаря спросу за границу. Так вот и приходит мужик с «креозолитами». Это взлохмаченный, приземистый и коренастый старик с блуждающими маленькими чёрными глазками. Одет он совсем по-мужицки и давно усвоил всю минералогическую фразеологию; скварец, колчеган, креозолит, руководствовать и т. д. Приезжая в город, он первым делом отправляется в кабак и поэтому является или с похмелья или навеселе. К особенностям его принадлежит то, что он каждый раз забывает мой адрес и разыскивает квартиру, как Америку.

— Едва нашёл… — облегченно говорит он, вваливаясь в комнату. — Вот камешков захватил для вас.

— Наверное, дрянь какая-нибудь?

— Зачем дрянь… Форменный камень. Всякого росту есть, какой поглянется… А ты вот что, барин: ты со мной теперь не сговоришь, потому как я в таком виде… С похмелья я страсть дорожусь. А ты поднеси рюмочку, уважь: я и отмякну.

— Зачем же ты в таком виде камни продаёшь? Обтеряешься ещё.

— А-ах, голубь ты мой сизокрылый!.. И старуха меня пилит-пилит, как я домой-то ворочусь, а такой у меня карахтер: как приехал в город, так и расширился. Шире меня нет… Уж я руководствую третий день теперь. Иду это в Ямку, — знаешь, у каменного мосту этакой тёплый уголок для нас пригорожен, — а там уж меня ждет эта самая рота. Уру кричат, на руках качают, точно я губернатор… Ну, я их всех пою вином… В прошлом году эк-ту сотельную в Ямке проруководствовал, потому как сплоха барин мне проезжающий попал!.. Я его таки удовлетворил вполне! Он мне сотельный билет, а я ему гранёного стекла… Мастера же ваши научили, потому на мужике барин не посумлевается… Бить меня надо, — вот что я тебе прямо скажу… Так рюмочку подашь?

— Нет, ступай проспись.

— Альмандинчик есть хорош… аматисты…

— Да, ведь, у вас в Полдневой одни хризолиты?

— А-ах, голубь, да, ведь, я этак замутился маненько, будто стою перед проезжающим барином и омманываю… Стёкла-то со мной: во…

Старик добывает из-за голенища свои тряпицы, потом из шапки, потом из-за пазухи, и сам хохочет, как прост бывает проезжающий барин.

— Вот это настоящие креозолиты, ей-богу.

— Зачем по разным местам камень прячешь?

— А невозможно… Ежели из одного места выну всё, да всё продам, ну, всё и пропью, а из разных местов, может, хоть одно удержится.

Впрочем, этот старик — исключение. Его родной сын уже в другом роде, на "мурзинскую руку", — вообще крепкий мужик, уже выбившийся из-под непреодолимой власти общей меры, какою является полштоф.

Сырой камень, в конце-концов, всё-таки, приходится сбывать или мастеру, или в магазин. Чтобы выкрутиться из этой беды, мужик пускается на хитрости. Он отбирает несколько самых хороших камней и с ними отправляется к какому-нибудь надёжному и верному человеку из гранильных мастеров. Мастер огранивает камни, а мужик платит ему за работу камнями же. Чтобы мастер не сплутовал и не подменил камня, мужик всё время огранки сидит у верстака, на котором работает гранильщик, а на ночь берёт камень и, спрятав за пазуху или за голенище, ложится спать тут же. Конечно, это одна "тщетная предосторожность", и, если верный человек захочет обмануть, так обманет. Обыкновенно гранильщик выигрывает на обрезках и безжалостно портит иногда очень хороший камень. Цель такой сложной операции для мужика прямая: огранённый камень легче продать, и он ходит с ним уже не по одним магазинам. Мастера "каменнорезной масти" великие артисты своего дела и охулки на руку не положат, а взять с них, в случае недоразумения, нечего.